Городок погрузился в траур. Горожане на балконах повесили красные и черные ленты. В эти дни были отменены все увеселительные мероприятия. В день похорон тёти Паши закрылись все учреждения и научно-производственное объединение, а также магазины, кроме продовольственных. К десяти утра у административного здания стали собираться горожане. Сотни женщин в светлых платьях запели первую песню, песню просватанья.
Ой, коло, ой, коло!
Топтали траву.
Ой, коло, ой, коло!
Мужики богатые.
Ой, коло, ой, коло!
Сватовья сходатые.
Ой, коло, ой, коло!
Сватались за девушку.
Ой, коло, ой, коло!
Сватались за красную.
Ой, коло, ой, коло!
За Пелагею Дмитриевну.
Ой, коло, ой, коло!
И впервые за всю историю города при исполнении этой песни не играли гармони, не плакали гитары, не тренькали балалайки, не ухали барабаны. Только тихо и ненавязчиво оркестр играл марш Мендельсона.
Ярко светило солнце. На небе ни облачка. И улетали высоко ввысь свадебные песни, исполняемые на похоронах.
В десять утра вынесли на площадь гроб с телом покойной. Она лежала в гробу, обитом белоснежным шелком. На покойной было белое гипюровое платье с атласным чехлом. На голову надет венок из белых восковых цветов.
Закончились песни засватанья. Их сменили предсвадебные песни: “Не хмель, моя хмелюшка”, “Тройка лебедку гонила” и другие.
После небольшой паузы женщины взялись за руки и повели вокруг гроба хоровод, исполняя песни прощания с косой. При исполнении этих песен положено невесте плакать. Только теперь плакали певицы, проглатывая слова вместе со слезами. Рыдали все, от мала до велика. Четыре бригады скорой помощи постоянно дежурили рядом, и их услугами пользовались многие, чьи сердца разрывались от горя и боли утраты. Ведь хоронили не просто человека, хоронили Хозяйку города, названную мать многим из них.
Вдруг все замолчали. У гроба стоял Геннадий, любимый правнук покойной, доведший прабабушку до могилы. Руки его были в карманах, челюсти надменно жевали жвачку. Волосы взлохмачены, одежда измята. К нему подошла женщина, мать девушки, обесчещенной им, и плюнула ему в лицо полным ртом слюней.
— Ирод окаянный! Лучше бы ты в лесу сдох.
И стали в его сторону плевать все. Он повернулся и пошел прочь с низко опущенной головой. В него полетели камни, палки, комья земли. Вслед ему свистели, кричали проклятия.
Оркестр вовсю заиграл марш Мендельсона. В прощальный путь вышла первая пара с венком, за ней вторая третья,... десятая,… сотая… Начало похоронной процессии достигло леса, а венки все не кончались, и новые пары отправлялись в путь.
Наконец, гроб воспарил над головами, облегченный антигравитонами, и поплыл по воздуху к лесу в свадебно-похоронный путь. И не переставая, лились песни, песни, песни….
Тело Пелагеи Дмитриевны пронесли по сосновому бору, по берёзовой роще. Процессии низко кланялись березы, мощные дубы гнули долу свои ветви, трепетали осины. Даже птицы умолкли от горя человеческого. Два часа, целых два часа люди сплошным потоком шли до кладбища. Ни на минуту не умолкали свадебные песни. Среди поющих была лаландинка Жения, которую 18 лет назад засватала тётя Паша за брата Олеся Семёновича. Рядом с ней шла Алиса Кодряну, дочь, Олеся Семёновича. Более пятисот девушек в разные годы засватала за свою жизнь Пелагея Дмитриевна Ветлугина. И вот теперь они отдают ей свою дань, исполняя последнюю волю покойной.
И, наконец, гроб опустили на душистую траву под одинокой березой недалеко от кладбища. Вместо прощальной речи женщины запели песню, которую поют в конце свадебного вечера, когда жениха и невесту провожают спать.
Тетера за стол прилетела,
Молодушка спать захотела.
Юрию с похмелья не спится.
Пелагея на ноженьку ступает
Да Юрия спать позывает.
Пойдем, пойдем, Юра мой, спати,
Да летнюю ночь коротати.
Снова оркестр заиграл марш Мендельсона. Десять крепких мужчин подхватили гроб и на белоснежных полотенцах стали опускать в могилу. Впереди стоящие опустились на одно колено. Их примеру последовали все остальные.
Первые, кто стоял у могилы, бросили на гроб комья земли, уступили место следующим. Один за другим подходили люди и бросали землю в могилу. Вскоре куча земли уменьшилась вдвое, а народ нескончаемым потоком всё шёл и шёл. Уже холмик вырос над землей. Разровняли его, обложили дерном. И все это только руками. Потом стали укладывать венки вокруг могилы. Первый ряд, второй, третий,…пятый,…десятый…
Каким же нужно быть человеком, чтобы снискать такую любовь? Простая русская женщина, со средним техническим образованием, не занимавшая высоких постов, не обладавшая особыми талантами. А вот надо же! Её неприхотливость, добросердечие, умение прийти на помощь в нужную минуту, безотказность, чуткость, умение прощать и не обижаться, поделиться последним…
“Тётя Паша, как же нам будет не хватать тебя”! — с горечью подумал Олесь Семёнович, глядя на высокий холм из погребальных венков.
К нему подошли мать, жена и дочь с мужем.
— Папа, а что, если здесь поставить памятник любви? Хорошо бы в полтора человеческих роста. Хорошо бы из золота, но можно из бронзы? — робко предложила Алиса.
— Ты представляешь, сколько золота на него пойдет?
— Ты же так легко достаешь его из параллельного мира, папа. А зачем оно там?
— Дочка, надо ещё выяснить, зачем оно там. Я этого до сих пор не знаю. А без этого я не могу столько взять. Из бронзы можно сделать памятник, а потом покрыть позолотой. А какой ты мыслишь себе памятник?
— Две фигуры, ОН и ОНА, слившись воедино в объятиях. Хорошо бы их поставить на высоком постаменте из белого мрамора.
— Нет уж. Весь памятник надо отливать монолитом. Пусть и постамент будет из бронзы. Сделаем, дочка! Обязательно сделаем! Для тёти Паши и из чистого золота можно. Она этого заслужила. Завтра я позвоню скульптору, сообщу ему ещё об одном заказе.
Геннадий Ярцев пропал снова. Больше его никто не искал.
